Когда я вспоминаю людей, которые меня ненавидели или ненавидят, понимаю, что можно найти общее объяснение их чувству.

Прежде всего, такие люди никогда не бывают беззаботными, равнодушными, пассивными. Мне кажется, их ненависть - это выражение большой, постоянной и неутолимой мечты, какого-то томления и неисполнимого желания, какой-то отчаянной амбиции. Я вижу в их ненависти выражение внутренней силы особого рода, то и дело куда-то толкающей своего обладателя, куда-то влекущей, и которая им не по плечу.

Я решительно не согласен, что ненависть - это просто отсутствие любви или человечности, душевная пустота. Напротив, в ней много общего с любовью. В первую очередь ей присущ момент сосредоточенности на другом, прямо какой-то зависимости от него. Как влюбленный тоскует по любимой и не может без нее жить, так и ненавидящий тоскует по ненавидимому. Поэтому ненависть, как и любовь, можно считать выражением тоски по идеалу, хотя и трагически извращенной.

Люди ненавидящие переполнены постоянным, неискоренимым и, разумеется, несоразмерным действительности чувством обиды. Их словно мучит жажда бесконечного почитания, уважения, любви, и они вечно терзаются от того, что окружающие не только неблагодарны, но и непростительно к ним несправедливы. Не просто не почитают и не любят, как должны бы, а пренебрегают ими, хотя бы только в воображении ненавидящих.

В подсознании таких людей скрывается ложное чувство, что они - единственные обладатели истины и всех добродетелей. Потому каждый из них ждет от окружающих признания, безусловной преданности, даже слепого послушания. Они хотят быть центром мира и ощущают постоянное раздражение и отчаяние от того, что мир не видит в них своего центра, не признает их особых достоинств, более того, часто вообще не замечает, а если и замечает, то посмеивается.

Причину своих неудач ненавистник меньше всего склонен видеть в себе самом и в своей непомерно завышенной самооценке. По его мнению, во всем виноват зловредный мир. Но ведь это виновник слишком абстрактный, неопределенный, неуловимый. Значит, виновника необходимо персонифицировать, потому что ненависть - совершенно конкретное возмущение души, оно требует конкретную жертву. И тогда ненавидящий придумывает живого виновника. Разумеется, виновник этот всего лишь "козел отпущения грехов", в сущности, случайный и потому легко заменимый.

Для ненавидящего сама ненависть важнее, чем ее объект. Поэтому он способен легко и быстро менять свои жертвы, хотя в его отношении к ним от этого ничего не меняется. Это вполне понятно: он не вынашивает свою ненависть именно к этому человеку, просто данное конкретное лицо представляется ненавистнику главной преградой на его пути к признанию окружающими, более того, к отождествлению ненавистника с истиной и порядком в мире. Ненависть к ближнему в таком случае можно назвать физиологически материализованной ненавистью ко Вселенной, которая воспаленным воображением воспринимается как причина собственной несостоятельности.

Не менее важно еще одно наблюдение. Ненавистник не умеет улыбаться, а только гримасничает. Не способен весело шутить, а только кисло ухмыляется. Ему не знакома истинная ирония, потому что он не способен иронически относиться к самому себе. А ведь смеяться от всей души может лишь тот, кто умеет смеяться над собой. Ненавистник лишен удовольствия видеть себя как бы со стороны и замечать, как он смешон.

Некоторые его особенности просто бросаются в глаза. Например, отсутствие чувства меры, способности сомневаться и вообще копаться в своей душе, способности сознавать недолговечность всего на свете, в том числе и самого себя. Поэтому ненавистнику не знакома мысль об абсурдности мира и человеческого существования, он не видит своей ограниченности или своей доли вины. Ненавистник не в состоянии правильно представить меру своих прав и возможностей, меру того признания, на которое он может реально надеяться. Он хочет, чтобы признание его миром не имело бы границ. Он не понимает, что право на свое признание надо добывать поступками.

Напротив, он считает, что такое право дано ему от рождения, раз и навсегда, никакими пределами не ограничено. Короче, ненавистник думает, что ему выдан постоянный билет на вход куда угодно, в том числе и на небо. А если кто-нибудь осмелится его билет проверить, он воспримет контролера как заклятого врага. При таком образе мыслей ему, ясное дело, приходится все время на кого-нибудь обижаться и сердиться: ведь он не получает ту нескончаемую череду наград и похвал, на которые рассчитывает.

Еще я заметил, что вину за свою озлобленность ненавистники перекладывают на весь белый свет. Мотором их злобы является чувство, будто другие люди лишают их того, что им предназначено судьбой. В этом они очень похожи на избалованных капризных детей.

Ненависть ест только одна, различий между ненавистью индивидуальной и коллективной не существует. Кто ненавидит отдельного индивида, тот способен в любой момент поддаться и ненависти коллективной. Я бы даже сказал, что коллективная ненависть - религиозная, идеологическая, национальная, социальная или любая другая - словно воронка засасывает всех, кто склонен к ненависти индивидуальной. Другими словами, мощным потенциалом любой коллективной ненависти служат люди, способные к ненависти индивидуальной.

Но не только они. Коллективная ненависть, которую разделяют, расширяют и углубляют ненавистники, обладает своеобразной магнетической силой и способна втягивать в свою воронку бесчисленное множество людей, прежде не подозревавших в себе способность ненавидеть. Это люди морально мелкие, слабые, эгоистичные, ленивые духом, не умеющие самостоятельно мыслить и потому податливые на внушение со стороны ненавистников.

Притягательность коллективной ненависти увеличивается благодаря следующим очевидным преимуществам:

1. Общая ненависть избавляет людей от одиночества, опустошенности, чувства слабости и бессилия, чувства обиды от пренебрежения со стороны окружающих. Тем самым она помогает залечивать комплекс неполноценности. В то же время групповая ненависть рождает чувство общности, создает особое братство людей, основанное на упрощенном, зато объединяющем понимании действительности.

2. Участие в коллективной ненависти не накладывает абсолютно никаких обязательств, так что не надо бояться, что не выдержишь испытания. Ведь чего проще: иметь общий с другими объект неприязни и принять общую идеологию "обиды", за которую следует наказать этот общий для всех единомышленников объект. Например, заявить, что во всех несчастьях мира (но прежде всего в горестях каждой обиженной души) виноваты евреи. Или цыгане. Или арабы. А может быть, негры, русские, немцы, армяне. Так просто и понятно. И всегда найдется достаточно много конкретных евреев, цыган, арабов, негров, русских, немцев, армян, поступки которых прекрасно подтверждают справедливость обвинений.

3. Главному чувству - неполноценности - которое гложет всех, кто болен ненавистью, сообщество одержимых этим чувством предлагает и другие действенные лекарства. Например, они могут бесконечно убеждать друг друга в своей исключительности, культивировать ритуалы и символы, подтверждающие эту исключительность. Общая униформа, значки, знамена, песни, обряды сближают их, объединяют, усиливают сознание собственной ценности и неповторимости.

4. В то время как индивидуальная агрессивность всегда рискованна, так как сопряжена с индивидуальной ответственностью, агрессивность большой группы ненавистников выглядит почти что "легальной". Ее коллективное выражение создает иллюзию почти что законности, или, по меньшей мере, ощущение анонимности - можно затеряться в толпе, смешаться со "всеми". Каждый потенциальный насильник по отдельности явно трусит. Но в группе один стимулирует другого, и все вместе они в своем праве, хотя бы потому, что их много.

5. Принцип коллективной ненависти значительно облегчает жизнь всем, кто не способен к самостоятельному мышлению, то есть миллионам, ведь он предлагает такой простой, с первого взгляда различимый, с первого слова узнаваемый объект ненависти: "виновника" можно сразу определить по цвету кожи, или по фамилии, или по языку, на котором он говорит, или религии, которую исповедует, или тому месту, где живет. Таким образом, чувство обиды на весь мир материализуется в облике конкретной группы какого-либо меньшинства, либо отдельного представителя меньшинства.